Герой популярных детских рассказов давно сменил статус, шагнув из книжных персонажей в маститые писатели. Сложным ли был этот путь, рассказывает Денис Драгунский.
– Ваш отец – легендарный детский писатель, родная сестра – прозаик и драматург. Вы верите в то, что языковая одарённость передаётся по наследству?
– По наследству – возможно. Но наследование тут не генетическое. Когда воспитываешься в семье писателя, где всё время говорят о книгах, о том, кто что написал, что хорошо, а что не очень, конечно же, возникает сначала интерес к этой работе, а потом усваиваешь некоторые навыки письма и даже «навыки вкуса». Я благодарен отцу за то, что он научил меня разбираться в книгах. Он открыл мне Хлебникова и Пастернака, он чудесно читал их вслух. Мне тогда было тринадцать-четырнадцать лет.
– Вам, наверное, надоело всю свою жизнь отвечать за Дениску из «Денискиных рассказов»?
– Скажу так: уже не надоело, а вот в возрасте тридцати лет меня это сильно бесило. Судите сами: я взрослый, женатый, зарабатывающий мужчина, отец семейства, дочь уже в школу пошла. А какие-то тётеньки тащат ко мне своих детишек и говорят: «Машенька! Мишенька! Смотрите, вот этот дядя – тот самый Дениска, который кашу из окна выбрасывал!» Смешно и настырно. Но потом это раздражение прошло, осталась лишь благодарность судьбе. Сегодня я с огромным удовольствием встречаюсь со школьниками и объясняю им, что в «Денискиных рассказах» правда, а что – выдумка.
– Не было соблазна спрятаться под псевдонимом, когда вы только начинали писать книги?
– Я писал под псевдонимами, когда был журналистом, но не для того, чтобы скрыться, просто надо было в один номер поставить два или три моих материала. Для книг мне это незачем. Вот если бы я затеял литературную мистификацию, писал бы великосветские романы или вампирские триллеры, тогда другое дело: я был бы Вербеной Гламурской или Авксентием Кровососовым.
ПИСАТЕЛЬ И ВОЗРАСТ
– В одном интервью вы назвали себя «молодым писателем», потому что начали издаваться достаточно поздно. По-моему, возраст для писателя вообще неважен – счастье этой профессии в том, что автору может быть сколько угодно лет. Вы согласны с этим?
– Жизнь сложилась вот так, как случилось, и ничего не переиграешь. Но я всё-таки жалею, что не начал писать и печататься раньше. Может, написал бы больше. У меня много замыслов, а годы идут, и сейчас я чувствую, что мне чуть-чуть труднее писать, чем пять или семь лет назад. Может быть, утешаю я себя, это опыт, растущая требовательность к себе. А может быть, просто усталость. Если взять писателей с долгой литературной биографией – Толстого, Достоевского, Тургенева, то видно, как они менялись с годами. Толстой стал писать короче, проще, назидательнее, однозначнее. Достоевский, наоборот, захлебнулся «Братьями Карамазовыми», которые, собственно, были задуманы как предисловие к жизнеописанию Алёши. Тургенев и вовсе стал более плоским, элементарным. Бунин к 1940 годам превратился в антикварную лавку, в музей России, которую он потерял. Рост без малейших признаков деградации – это Пушкин, Чехов, но как мало они прожили!
Писатель и возраст – важный вопрос.
– Каждый день не по разу вижу новые статусы Дениса Драгунского в «Фейсбуке». Как вы ухитряетесь при этом «быть продуктивным» и выпускать книги одну за другой? По ночам пишете?
– Дело в том, что я – сетевой писатель. Моя первая книга возникла благодаря вниманию Лилии Дубовой и Сергея Макаренкова. Они предложили мне издать рассказы, которые я совершенно бесхитростно и бесцельно вывешивал в «ЖЖ». Накопилось двести штук – вот и книга готова. Следующие две сотни – вторая. Рассказов так много, потому что они очень короткие и очень сюжетные, это настоящие новеллы в исконном, староитальянском или старокитайском смысле слова. Я и сейчас, как только напишу рассказ, поставлю последнюю точку, тут же вывешиваю его в «ФБ» и «ЖЖ». И жду откликов.
– Можете писать сразу несколько книг?
– Почти всегда так делаю. Сейчас готовлю новый сборник рассказов и дописываю роман. Рассказы для меня – дело привычное, ведь я их написал уже примерно 1200 штук. А с романом пришлось повозиться.
– Вы часто выступаете в библиотеках, школах и вузах всей России. Бывали когда-нибудь на Севере, в Салехарде?
– Очень люблю выступать перед читателями. Тем более что я, как все говорят, хорошо читаю свои рассказы. Мне доставляет огромную радость видеть, как люди слушают, а потом говорят «ух ты!», потому что финал у моих новелл всегда неожиданный.
К сожалению, я ни разу не был севернее Петрозаводска. Был ещё в Сургуте, но он на 32 дуговые минуты южнее. Конечно, я бы с огромным удовольствием побывал в Салехарде и вообще на Севере. Если такое случится, это для меня станет большой удачей.
«МОЁ ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ЧУВСТВО БУНТУЕТ»
– Вы преподавали греческий язык, изучали византийские манускрипты. Могли, наверное, стать отечественным Умберто Эко, но предпочли другой путь. Ни разу не жалели о своём выборе?
– Критик Ольга Бугославская написала про мой роман «Дело принципа», что по богатству включённых в него литературных сюжетов он может соперничать с персидской поэмой «Шахнаме» и итальянским романом «Имя розы». Так что спасибо, но у меня всё в порядке насчёт Умберто Эко и иранского классика Абулькасима Фирдоуси. А если серьёзно – нет, не жалею. Мне не очень нравятся книги, перенасыщенные историей, мифологией и филологией.
– Как вы думаете, победит ли в России документальная литература художественную, что уже практически произошло на Западе? В противоборстве fiction и non-fiction на чьей стороне вы?
– Не уверен, что документальная литература на Западе победила художественную. Как это измерять? Тиражами? Количеством названий? Премиями? Шумом в прессе? Мне кажется, по первым трём параметрам художественная литература даёт документальной сто очков вперед. Non-fiction часто поднимает больше шума. Но это шум не по поводу книги, а по поводу реального события, описанного в книге – большая разница.
Хороший роман, хоть целиком вымышленный, хоть документальный, остаётся хорошим романом. Тем более что почти в любом классическом fiction есть своя доля документальности. Из 559 героев «Войны и мира» 200 человек – исторические лица. Даже в «Анне Карениной» Вронский уходит на реальную Балканскую войну, а Каренин читает реальную учёную брошюру.
Но вот что мне не нравится – когда роман нарочно украшается якобы документальными подробностями, ради особой достоверности или значительности.
«Когда я только мечтал стать писателем и со всеми делился своими фантазиями, Виктория Токарёва сказала мне: «Не повезло тебе с фамилией. Напечатают – все скажут: «Да под такой фамилией любую чушь опубликуют!» А не напечатают, будут говорить: «Видать, такое барахло написал, что даже знаменитая фамилия не помогла!» Наверное, эти разговоры и размышления слегка затормозили меня на пути к профессиональному писательству».
Анна Матвеева, фото: Анна Артемьева